Тайны мастерства должно беречь. Шота Нишнианидзе помнит об этом. И его возмущает, если мастером именуют того, кто этим высоким именем не имеет права называться. Игра в мэтров и неоправданные самовозвеличивания, бытующие среди молодых, выводят поэта из себя.

Талант и совесть многих молодых
Гуляют нынче в шапке-невидимке.

(Перевод Г. Плисецкого.)

Это высказывание не пробив молодых. Это высказывание в защиту искусства.

Сатира — оборотная сторона лирической медали. Шота Нишнианидзе ироничен, и это украшает его стихи. Его перо бывает беспощадным к злу и его носителям.

Он речи произносил,
Восхвалял кого-то порою,
Потом с трибуны сходил
И нам говорил другое.
Как, впрочем, я сам или вы.

(Перевод Н. Гребнева.)

Первые четыре строки сами по себе метки, но пятая придает этим четырем особый смысл. Не радуйтесь, что так поступают только другие, не вы. Чужие недостатки еще не являются вашими достоинствами. Пятая строка рефреном проходит через все стихотворение, придавая ему особый острый смысл. Дурак смеется над умным, умный — над дураком, и только мудрый смеется над собой. Поэт предпочитает третий случай. Это не значит, что мы спешим назвать поэта мудрецом. Речь идет только о спасительной самоиронии, которая так украшает стихи этого поэта.

Не только окрыленное, витийственное слово свойственно Нишнианидзе. Ему не чужд и «фламандской школы пестрый сор». Он любит живописать плотское, яркое, броское, сочное.

Развалясь на боку, сопит от усилия
Сытый бог изобилия.
Голоса продавцов истерические.
То отпугивающие, то зазывающие.
И столы, и прилавки пылающие!
И столы, и прилавки пылающие!

(Перевод Г. Плисецкого.)

Буйство красок, неистовство жизнелюбивой кисти.

Что уносят с базара? Овощи? Фрукты? Нет, осень. Это определение поэта. И это его выход из быта, в бытие.

Карнавал, балаган, пантомима увлекают Нишнианидзе; он с ними смешивает реальность, трезвую мысль, поиск истины.