В книге «Святой Жене, комедиант и мученик», прослеживая диалектику формирования личности, Сартр утверждает, что Жене стал человеком нетрадиционной ориентации и вором отнюдь не потому, что был порочен по природе. Подкидыш, отданный из приюта в крестьянскую семью, воспитываемый ею из милости — и не без корысти, — Жене постигает прежде всего «святость собственности» и свою непричастность к «естественному закону наследования» — свое отщепенство. Ребенок играет в воровство, поскольку принадлежать ему может только украденное. Только за то, что он стащил, он никому не обязан, никого не должен униженно благодарить. Дитя общественного призрения, он послушен и мягок, он принимает на веру равно заповеди, преподносимые священником, и «естественность» того, что, будучи призретым, он презираем. Отсюда и бегство в мир фантазии, где мальчик, наперекор действительности, не изгой, а герой. Отсюда — когда его впервые назовут вором, когда его накажут за то, что он вор, — вызов абсолюту Добра (потому что Жене проникнут идеями того общества, в котором воспитан, и полагает добром то, что полагает добром это общество) — абсолют Зла: нарочитое стремление преступить все табу, нарушить все заповеди, попрать все ценности. «Если бы его отдали в рабочую семью, если б он жил на рабочей окраине большого города, если б с детства при нем оспаривали самое право собственности или если б его приемный отец трудился в национализированном секторе промышленности, он мог бы, возможно, научиться тому, что человек есть то, что он делает. Но, к несчастью, его послали работать на поля, и первый воспринятый им образ человека был землевладелец», — не без вульгарно-социологического «спрямления» пишет Сартр.

Сиротство и подвиги

Его собственное сиротство, разумеется, мало чем похоже на сиротство Жене, разве только тем, что и ему отец не оставил собственности, владение и управление которой было бы воспринято ребенком как естественная цель жизни.

Первоначально Сартр даже хотел назвать свои мемуары «Жан безземельный», подчеркнув тем самым, что он человек «без наследства, без собственности». Остраняя и объективируя свое детство, разглядывая себя с пристальностью энтомолога, которому важны не столько индивидуальные, сколько видовые признаки изучаемого экземпляра, Сартр как бы проецирует маленького Пулу, баловня буржуазной семьи, в будущее, ибо «в семье не без урода», и писательское призвание — форма «уродства», выламывания — в обоих смыслах слова: и «выламывания» из своей среды «блудного сына буржуазии», и «выламывания», как ломанья комедии. «Комедиант и мученик» — скажет он о Жане Жене, который подменяет один ритуал другим: законопослушание и благопристойность — уголовной «обрядностью» вора «в законе».

Само стремление писать «романы» — это бессознательное «комедианство» и противостояние буржуазному «комедиантству». Одинокому Пулу, выросшему в пыльном запахе книг дедовского кабинета, впитавшему с колыбели почтение к литературе, как единственной носительнице гуманистических ценностей, именно писательство представилось высшей формой служения человечеству. Стать писателем значило воплотить грезы о подвигах. Это был удел слабых телом, но сильных духом. Слово творило мир, оно несло в себе бессмертие и придавало смысл конечному уделу.