Катят по большаку машины с кирпичем. Нужда в кирпиче большая. Новостройки на Смоленщине — это и отсчет времени с той поры, когда тут повсюду темнели руины и пепелища. Мне напомнила об этом судьба ельнинского каменщика Николая Григорьевича Маркина.
Мальчонкой он, сын пропавшего без вести солдата, видел, как корчились крестьянские избы в огне войны. Отбиваясь от осатаневшего врага, наши бойцы укрыли его вместе с матерью в траншее. Ночью переправили с поля боя, где сами остались навеки. Запомнился потный запах гимнастерки, когда солдат прижимал мальчонку к груди.
Прошло время, и Николая спросили: «Что хочешь в жизни делать, паренек?». Без промедления ответил: «Строить». Окончил ремесленное училище в Москве. Мог там остаться. Уехал в Ельню. С тех пор кладет кирпичи. В городе, в его округе.
В любую пору. Зимой, подогревая в тепляке раствор. В крупной, как бы затвердевшей руке мастерок кажется совсем маленьким. Кирпичи кладет обстоятельно, неспешно, словно запоминает каждый или счет ведет чему-то.
Траншею под фундамент роет его же бригада. Роет с привычной осторожностью. До сих пор всякое бывает. Совсем недавно в Ушакове три мины в земле нашли. Саперы в лесу взорвали. Потом разрытая земля больно сжала сердце: вернула прах нашего бойца. Заржавевшая каска. Автомат с пустым диском. Медальона нет. Документы истлели. Так и перезахоронили неизвестным солдатом. Маркин долго сидел один на пожелтевшей траве около темного холмика, вдыхал траншейный запах земли, вспоминая ту далекую ночь, ее грозовые огни. Может быть, этот солдат прижимал тогда к груди мальчонку.
Замедленным голосом, с чувством, словно времени тому в отместку, Маркин сказал мне:
— Ставили мы в Ушакове кирпичные дома новой планировки. Каждый больше пятистенка. На две семьи. Водопровод. Газ. Уютно людям заживется.
Ушаково — конечная цель моей поездки.
В блеклом свете облачного утра вижу возвышенность, запорошенную снегом гуще низин. У самого большака возвышенность седлает небольшая деревенька. Она отчетливо выписана на фоне снежной белизны, особенно новые массивные дома аккуратнейшей кирпичной кладки с непривычно большими окнами в белой окантовке наличников. Рядом сникшими, неуклюжими выглядят старые бревенчатые избенки.
У шаткого крыльца одной из них, на ветви березки висит снарядная гильза. Слегка покачивается в безветрии. Совхозный бригадир Петр Яковлевич Данилов сигналит тут, у своего крыльца, начало трудового дня. Деревенька хотя и мала, всего 17 трудоспособных, а дел у него много. 400 гектаров посевов. Более 200 коров в железобетонном четырехрядном помещении. Правда, с полной механизацией.
Об этом поведал мне бригадир спустя время после нашего знакомства. И о том, что он рожден тут, но до войны был шлифовальщиком на московском автозаводе. Отвоевав, подался в свою деревеньку, от нее оставались только гарь да бурьян. Темными головешками торчали печи. Ничего, понемногу поднялись. Вырастил сынов, дочерей, а теперь еще в полной силе растит хлеб и лен.
В этом коренастом, пожилом человеке с будничным, серьезным лицом было что-то от спокойной сдержанности, размашистых очертаний здешней земли. Черный ватник. Резиновые сапоги. День-деньской на совхозной работе. Сейчас для домашних дел малость оторвался.
С бригадиром и рабочим, тоже бывшим фронтовиком, Александром Егоровичем Романенковым я познакомился, когда они шагали к своему новому дому поглядеть, как там топятся печи. Завтра переселяться. Потом они водили меня по своим трехкомнатным, очень светлым, пахнущим свежей краской квартирам, да все прикидывали, как расставят новую мебель, похвалялись, как заживут тут ладно, удобно, красиво. Особо помянули: именитый в районе Маркин со своей бригадой клал здесь кирпич. Самого себя превзошел. Не дома — картинки.
На повороте большака, рядом с ним, в мирный деревенский пейзаж врезались грозные контуры гаубицы на высоком постаменте. Тесовая ограда. Надпись: «Воинам 24-й армии от трудящихся Ельнинского района». Другая: «Слава вам, храбрым, слава, бесстрашным, Родину грудью закрывшим!».
А. Кожин