Было уже почти совсем темно, когда ребята вошли в обширный обсерваторский парк.

Тенистые аллеи и группы деревьев и кустарников сгущали мрак еще более, отчего парк казался дремучим лесом. И потому особенно ярко выделялись в нем небольшие, залитые серебряным светом высокой весенней луны, поляны с расположенными на них домами, домиками, и башенками причудливой формы.

Всюду в них горели огоньки.

Одни из астрономов уже начали свои ночные работы у телескопов; другие — в лабораториях и вычислительных — готовились к работе во вторую половину ночи.

Так непрерывно, «с вечера до вечера и снова до утра», ведется работа на всех больших и хорошо организованных обсерваториях. В то время, когда небо безоблачно и климатические условия благоприятны, астроном нередко работает по двенадцати и более часов в сутки, деля время между телескопом, лабораторией и вычислительной.

Ребята пошли на ближайший огонек.

Маленький, низенький, почти игрушечный домик, без окон и, как будто бы даже без дверей, стоял среди поляны. У него был очень странный вид. Казалось, что кто-то распилил этот домик сверху донизу огромной пилой и раздвинул половинки метра на два друг от друга, отчего вся внутренняя обстановка домика оказалась на воздухе.

Затаив дыхание, школьники подошли к распиленному домику.

— Рельсы! — прошептал Митя.

— Домик-то на рельсах раздвигается!

Посредине раздвинутого домика стоял солидный каменный столб, а на нем небольшой телескоп, напоминающий сидящую лягушку, приподнявшую кверху голову.

Астроном в больших круглых очках проворно бегал вокруг своего телескопа — «лягушечки», нагибаясь то к одной, то к другой части инструмента. И всюду, куда бы он ни заглянул, перед его носом мгновенно загоралась маленькая электрическая лампочка.

Вот он заглянул в какую-то трубку — и сейчас же на другом ее конце вспыхнул огонек. Вот он кинулся прочь от телескопа, в угол к блестящему металлическому ящику на высоких ногах, и тот вдруг зажужжал, как гигантский жук, и начал выпускать узкую бумажную ленту. А астроном уже снова смотрит в трубку и вращает руками какие-то колесики, отчего жужжащая в углу коробка защелкала, как швейная машина, проворно прокалывая иголками движущуюся бумажную ленту…

— Что это вы делаете? — тихо спросила Вера, когда астроном бежал от лягушечки-телескопа к коробке-жуку.

— Время, точное время! — на бегу ответил астроном, только сейчас заметивший окружавших домик школьников.

— Идите-ка, ребята, вот в этот дом, — кивнул он школьникам на ближайшее здание, останавливая в то же время бумажную ленту.

— Вас уже с полчаса ожидает мой товарищ!

А сам уже заглядывает куда-то под инструмент, и вспыхнувшая тотчас же маленькая лампочка освещает его нос и большие круглые очки.

… Еще в маленьком вестибюле главного здания обсерватории школьники услышали четкие удары часов, знакомые им по радиосигналам времени.

По мере приближения к часовому залу звуки росли, ширились и усложнялись, как будто бы десятка полтора часов вели непрерывную и веселую болтовню между собою.

— Ах, ребята, ребята! — укоризненно покачал головой пожилой астроном, встретивший школьников в часовом зале, — ведь говорил же я вам по телефону, что точное время не любит, когда опаздывают, а вы все-таки опоздали. Теперь пеняйте на себя: я очень занят ивам придется немного подождать!

— Ничего, мы подождем! — ответила за всех Вера.— А что вы здесь делаете?

— Здесь мы храним точное время! — ответил астроном.

— А зачем его хранить, разве оно может потеряться? — не унималась Вера.

— Если не хранить время, то оно может сделаться неточным, неверным, — ответил астроном, продолжая прерванный появлением детей обход часов.

На стенах довольно большого ярко освещенного зала висело несколько больших часов, через стеклянные дверцы которых видны были длинные, неторопливо покачивающиеся маятники с тяжелыми цилиндрами на концах.

На одном из длинных столов в хорошеньких футлярах выстроились длинными рядами хронометры, напоминающие положенные на спинку будильники. Большая часть из них обычно принадлежит не обсерватории, а различным геодезическим, топографическим, гравиметрическим и геофизическим учреждениям и экспедициям; перед выходом на полевые работы и по окончании их эти организации сдают свои хронометры на более или менее продолжительное время в обсерваторию для поверки.

На другом столе размещены были радиоприемники и другая радиоаппаратура; ряд мелких приборчиков — на полочках вдоль стен; в углу — знакомая уже детям коробка-жук с бумажной лентой; и провода, провода; провода по стенам, на столах и даже под столами.

Резкий звонок. Астроном надевает телефоны-наушники.

— Осталось три минуты, — серьезно говорит он, обращаясь к какой-то коробочке на столе, — включайте через минуту!

И, обернувшись к ребятам:

— Сейчас мы будем в эфире; ни говорить, ни кашлять, ни стучать нельзя; должна быть полная тишина!

Астроном нагнулся к коробочке-микрофону и, как показалось школьникам, только зашевелил губами, а заговорил вместо него, заговорил совершенно неожиданно и оглушительно громко, притаившийся на одном из столов репродуктор:

— Слушайте, говорит ташкентская астрономическая обсерватория.

Ребята с улыбкой переглянулись; это для них было понятно: астроном передает в эфир вечерние сигналы времени.

— О чем же вам рассказать, ребята? Что вы хотели бы знать? — спросил астроном, усаживаясь в кружке школьников после сигналов…