Интроспекция Мишеля Лериса

«Установка на подлинность» автобиографии вовсе не обязательно исключает «установку на художественность».

Мишель Лерис

Для Мишеля Лериса (р. 1901) (которого лицейский учебник 1970 года называет «самым блестящим представителем исповедальной литературы среди наших современников») интроспекция — прежде всего «поэтический акт». «Быть поэтом, — пишет Мишель Лерис в «Волоконцах» (1966), последнем томе своих воспоминаний, — я всегда стремился именно к этому, даже в тех случаях, когда — если придерживаться школьного разделения жанров — шел в совершенно ином направлении».

Для Лериса лирическая поэзия — единственно возможный путь самопознания и тем самым — познания мира. Образование, конечно, не заканчивается этим. Если учеба проходила в иной стране, надо задуматься о будущем, получив больше информации о нострификации дипломов (http://www.etalon-agency.com/uslugi/nostrifikaciya-diploma/). «Мне всегда было труднее, чем кому-либо, — признается он, — выражаться иначе, чем пользуясь местоимением «Я»; здесь не следует видеть гордыни — просто слово «Я» резюмирует для меня структуру мира.

Вещи существуют только по отношению ко мне, только потому, что я удостаиваю обратить внимание на их существование». Естественно, что при подобном эгоцентрическом мировидении историческое время отступает на задний план и меняется сама структура мемуаров. Смысл этой автобиографии — исповедь как очищение. Мемуары Лериса — «Возмужание» (1939) и «Правила игры»: «Развилки» (1948), «Нагромождения» (1961), «Волоконца» (1966) — это страстные, неистовые, подчас повергающие автора в отчаяние поиски слова, способного высказать несказуемое, не поддающееся рациональному языку, логике.

Он стремится осветить то, что загнано вглубь, смутно, то, о чем вообще не говорят — сексуальность, этот, как считает Лерис, «краеугольный камень личности». С помощью поэтической интроспекции он пытается вывести некие универсальные «правила игры», найти своего рода норму — «золотое сечение поэтического искусства и науки жизни».

В эссе «О литературе, рассматриваемой, как род тавромахии», предпосланном переработанному после войны «Возмужанию» (1946), Мишель Лерис уподобляет риск, на который идет человек, пишущий о себе, риску матадора. Ведь для того чтоб исповедь прозвучала «подлинно», рассказчик должен дойти до последнего предела откровенности, подпустить «острие бычьего рога» к самому сердцу. Матадор, однако, убивает быка согласно определенному ритуалу — существует эстетика корриды, без которой тореро был бы просто мясником, а арена — бойней.

Парадокс заключается в том, что публичная исповедь соединяет быка и матадора в одном лице. И «минута истины» (так на языке тавромахии именуется момент, когда, почти соприкоснувшись с острием рога, матадор последним безукоризненным ударом шпаги повергает быка на песок арены) граничит, в пределе, с готовностью к самозакланию ради, как пишет Лерис, «подлинности» и «значимости» слова, «точнее, того целостного движения, которое приоткрывает мне содержание по мере того, как я сообщаю ему форму, форму, способную завлечь другого и (доводя все до предела) открыть ему нечто в нем самом, созвучное этому содержанию, приоткрывшемуся мне».

И именно «поэзия» восстанавливает «с помощью слов некоторые интенсивные состояния, конкретно пережитые и ставшие значимыми, воплотясь в словах».

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Можно использовать следующие HTML-теги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <strike> <strong>