30 апреля 1975 года московское радио передало прямой разговор журналиста Эдуардо Лабарка из Москвы с чилийской телефонисткой, которая связала его с концентрационным лагерем Ритоке, куда после Досона был переведен Луис Корвалан. Лабарка сообщал, что Луису Корвалану присвоена Международная Ленинская премия мира. Фильм Кармена воссоздает этот эпизод с Эдуардо Лабарка, пользуясь магнитной записью его разговора, достигая документального эффекта присутствия, сиюминутности события — мы чувствуем себя его свидетелями, соучастниками. И словно спрессовывается, преодолевается пространство — голос неизвестной телефонистки (она не пожелала себя назвать, но это тоже примета той жизни, которой живут сейчас люди в Чили) сообщает, что известие о присуждении Ленинской премии принято. «Сеньорита, прошу вас передавать то, что я буду говорить». — «Говорите, сеньор». — «Говорит из Москвы журналист Эдуардо Лабарка, из московского радио. Нам нужно передать заключенному Луису Корвалану сообщение чрезвычайной важности». — «Передаю ваши слова. Говорите, сеньор». — «Сообщение следующее. Луис Корвалан удостоен Ленинской премии мира. Просим передать, что эта премия присуждена ему сегодня… Радио Москвы благодарит вас, сеньорита. Всего вам хорошего!»

Эпизод заканчивается кадром огромного современного города, снятого с верхней точки, над которым, как нити, связывающие людей, протянулись телеграфные провода. Нити, связывающие людей… Митинг солидарности с народом Чили на автозаводе в Тольятти… Кадры хроники — демонстрации протеста против чилийской военной хунты с вмонтированными надвигающимися названиями стран: «Мексика», «США», «Англия», «Бразилия», «Франция», «ГДР», и голос автора фильма, который становится патетичным, предсказующим, чеканится ритмами поэтических повторов, создает волнующий параллельный монтаж внутри словесной канвы, сливается с голосами честных людей всего мира: «Если бы вы, чилийцы, видели все это! Если бы все вы, кого мучают, пытают, кому сейчас выламывают руки, кого ведут на расстрел, если бы вы видели все это!

Если бы вы услышали эти голоса земли!

Голоса в вашу защиту!..»

Но это еще не конец фильма.

В финале его — отрывок из письма Луиса Корвалана из лагеря Ритоке сыну Луису Альберто.

Сыну, которого больше нет.

И еще один лирический эпизод фильма, посвященный, можно сказать, улыбке Корвалана. «Улыбке, которую мы знаем», — так говорит его сын об улыбке отца, как о чем-то материализованном, прочном, как о черте характера, глубинном свойстве этого сурового и мужественного борца. Действительно, улыбка — едва ли не самая безусловная примета его облика. И лучи-морщины у глаз, по которым она течет.

Кармен монтирует серию фотографий Корвалана: вот Лучо с рабочими, с Пабло Нерудой, с Фиделем Кастро, один. Фотографии разные по времени. И время проходит перед нами, меняя облик Корвалана. Волосы его становятся жестче и белее, стареет лицо, и только лучи-морщины, разбегающиеся от углов глаз, чем глубже, тем веселее. Словно время и старит и молодит его, словно он узнает что-то новое, занятное, интересное о жизни, словно смотрит в нее, не отводя глаз, словно становится равен ей, вечной, в своей мудрости и неувядаемости. «Веселые глаза человека, который не сдается». Это Хемингуэй сказал, конечно же, именно о таких глазах, как у Лучо.