Впервые на Куликово поле я попал лет тридцать тому назад. Жил я тогда в тульской деревне Тихие Затоны, работал над романом о колхозной жизни.
Пасмурным осенним днем с ружьем и гончей собакой шел я в поисках зайцев от леса к лесу, от оврага к оврагу.
На охоте километры немереные, и все с гаком, а каков гак, то никому не дано знать, карту в охотничью сумку не кладут. Где-то на склоне холма собака подняла зайца. Крупного, с рыжими подпалинами русака. Заяц разоспался, собаку подпустил близко, и она погнала его в назирку заливистым визгом, в горячке и азарте. Русак уходит к лесу по прямой. А лес, или что-то похожее на него, маячил на горизонте. Надо продвигаться к лесу. На дне оврага плясала на камнях неглубокая речка. Тогда мне было и невдомек, что это и есть знаменитая Непрядва. Я перешел речку и шел к лесу, изредка останавливаясь, чтобы прислушаться к голосу собаки. Но голос ее безнадежно утонул в густом и влажном воздухе.
То, что я принял издали за лес, оказалось вовсе пелесом, а всего лишь кустарником на краю оврага. В таком кустарнике заяц надолго не мог задержаться. Где их искать, собаку и зайца? Будет теперь он водить собаку из оврага в овраг, по кустарникам и перелескам.
Долго ли, коротко, с холма на холм, шел я и шел, пока не услышал близкий гон. Гон сваливал опять же в низину, а на другой стороне низины, в тумане мелкого дождя, высилось что-то неопределенное и неожиданное по своим очертаниям.
Я не сразу понял, что моему взгляду открылся холм, который получил в истории название Красного. Догадался об этом, выходя из низины. Открылись памятные сооружения в полном своем объеме, в полных своих очертаниях. То ли туманная завеса мелкого осеннего дождичка, то ли общий сумрак, день переломился к сумеркам, то ли темные и замшелые пилястры чугуна, обветшалые стены храма, но место это произвело на меня тяжкое впечатление. Усиливали это впечатление безлюдье и щемящая тишина.
Темнело, из-под купола храма раздавались крики сыча, накликающего дождь и непогоду.
Возвращаться было далеко, а на ночь глядя чистым полем и сбиться недолго. Охотнику и поле дом родной. Костер, и собака рядом, от костра тепло, с собакой спокойно.
Спустилась бесшумная осенняя ночь. Дождь перестал, затих ветер, где-то вдалеке, едва видные, просверкивали огоньки деревни.
Поднимался туман. Он выползал из лощин и оврагов, растекался над полем и скоро погасил и далекие огоньки. Глухая ночь.
Быть может, именно в эти ночные часы и начал складываться у меня еще очень неясный замысел восстановить все, что произошло на Куликовом поле около шестисот лет тому назад. Уносил я тогда с Куликова поля не только эту задумку, но в большей степени грусть, что памятник народному подвигу заброшен, хотя не забыт самый подвиг.
Федор Шахмагонов