Излишне говорить, кто такой Свидригайлов. Каждый мало-мальски образованный человек знает об этом персонаже из романа Достоевского. Может быть, не каждый знает, что этого героя играл еще Высоцкий в Театре на Таганке. Впрочем, это уже не так важно.
Человек Серебряного века Д. С. Мережковский, конечно, не мог не обсуждать в печати образы и героев Достоевского. Как пишет Л. Галич, «Мережковский проницательно отмечает, что Свидригайлов как бы возникает из сонного видения и обратно уходит в этот сон. К тому же Свидригайлова никак нельзя назвать нормальным, здоровым человеком. Он постоянно находится на той грани, откуда путь ведет либо в потустороннее, либо в психиатрическую больницу. К нему запросто являются умершие люди, например, запоротый им казачек Филька или покойная его жена Марфа Ивановна, от которой он тоже избавился не совсем общепринятым способом. В сравнении с таким персонажем, скромный гость Ивана Карамазова самая будничная каждодневная фигура, во всех отношениях свой человек».
Достоевский жил в Петербурге, городе, в котором все реально и буднично, и если стоит вопрос, как провести выходные, существует множество мест, которых можно посмотреть на http://www.peterburg.ru/events/weekend… И вроде бы Свидригайлов тоже был реальным. Но вот что замечает тот же Л. Галич:
И вдруг оказывается, что этот милый, разорившийся барин в не совсем свежем костюме — не более не менее, как черт. Не самый главный, монументальный Сатана, но один из его столь же потусторонних подчиненных. Вернее всего — простая галлюцинация самого Ивана Карамазова. Но где грань между галлюцинацией и тем светом? Ведь любит же повторять сам Достоевский, что только больной человек с расстроенным мозгом может заглянуть в потустороннее.
После такого пассажа поневоле усомнишься во всяком реализме и начнешь высматривать хвост под сюртуком каждого действующего лица. Начнешь опрашивать себя: а террорист Петр Степанович Верховенский в «Бесах», а капитан Лебядкин, в том же романе (который и в армии никогда не служил), а жидок Лямшин (который, кажется, никогда не был евреем), а убийца с голубиной душой Эркель, а провозвестник человека-бога Кириллов — у которого столькому выучился Ницше, а фурьерист ростовщик Липутин, — реальны ли, земные ли это люди, или нечто нездешнее, потустороннее? С виду «слишком даже реальные», как сказал бы на своем языке сам Достоевский. Но мы, теперь, после казуса с приживальщиком — пуганные вороны. Нас больше на мякине не проведешь, мы норовим все сначала ощупать собственными пальцами, чтобы не принять привидение за соседа. И вот, что-то начинает происходить в созданной Достоевским реальности. Благодаря уроку, вынесенному из видения Ивана Карамазова, мы начинаем находить в каждом герое Достоевского странные черты, несуразные черты, прямо сказать, нечеловеческие. Где, например, видано, чтобы четырнадцатилетняя девочка мечтала распять ребенка, отрезать ему пальчики, а потом усесться перед ним и, глядя на него, есть ананасный компот? О такой своей чудовищной грезе рассказывает якобы реальная Лиза Хохлакова, якобы реальному Алеше Карамазову в якобы реалистическом романе «Братья Карамазовы».
P.S. О культурной жизни современного Петербурга смотрите на сайте http://www.peterburg.ru.
(Цитаты даны по источнику: Л. Галич. «Реализм Достоевского» // «Новый журнал» № 13, Нью-Йорк, 1946.)