Солнечный луч ударил в окно резко, неожиданно, и невзрачная канцелярская комната стала вдруг праздничной. Дешевая стеклянная вазочка на окне налилась пронзительной синью, засветился золотом янтарный гвоздик пресс-папье, заалела красная сатиновая кофточка девушки-секретарши.
«Господи, да чего там думать-то?»
Но анкета, впервые заполняемая художником в середине седьмого десятка лет, вызывала иные чувства, раскручивала долгую нить воспоминаний. Абрам Ефимович даже забыл на время, что должен лаконично отвечать на поставленные вопросы. Он думал о том, что свое настоящее рождение как живописца ощутил лишь благодаря Поленову, «влияние которого на Москву 80-х годов было прямо решающим». Именно благодаря Василию Дмитриевичу все они, тогда молодые, начинающие, стали всерьез интересоваться передачей цвета, световыми эффектами. Мажорная пленэрная живопись его, архиповских, полотен несомненно появилась на свет прежде всего под влиянием Поленова.
А широкий, свободный мазок? Разве не дал этому толчок скандинавский художник Й,орн, произведениями которого все они тогда увлекались? Академические же традиции, любовь к линейному рисунку — этим он обязан замечательному педагогу Академии художеств Чистякову.
И разве не оказывали влияния на его, Архипова, творчество сотоварищи по Училищу? Ведь увлек же его в свое время Сергей Иванов работой над своими «Переселенцами» и «Этапом»! Он сам тогда с энтузиазмом занялся теми же сюжетами. Как все они восхищались мастерством Кости Коровина! Сколько раз пытался Абрам писать так же артистично, легко, «одним мазком». Но натура его не была столь эмоциональна, как натура Коровина. Он был другим и, пробуя разные пути, шел все-таки своим, свойственным его характеру, его личному дарованию. Собственно, почти каждый из них, соучеников, был художественной индивидуальностью. Кто больше, кто меньше. Все они влияли друг на друга.
Так чьи же фамилии вписать? И нужно ли вообще вписывать? Ни с того, ни с сего раскладывать себя на составные части, чтобы все доподлинно знали, как сложился большой мастер — Архипов. «Большой ли,— ёкнуло в глубине, — состоялся ли большой?» Но он не вступил в новый диалог с собой: не время и не место было. Все передуманное минутой раньше оставил в себе, а в анкете — пустые пунктирные строчки. Спокойно повел руку к следующей графе и на вопрос, где был за границей, вписал: «Во Франции, Германии, Италии и Австрии».
Дальше все пошло споро. Он всегда умел себя осаживать, нацеливать на что-то определенное. Внутренняя борьба, так часто происходившая в нем, пожалуй, никому не была видна. Вся фигура Архипова источала уверенность. И молоденькая секретарша, случайно встретившись со спокойным улыбчивым прищуром его глаз, решила, что прежде художник просто отвлекся в мыслях от анкеты, а сейчас заполнит ее так же быстро, как она тогда — свою. Архипов действительно по-деловому поставил прочерк после вопроса: у кого и где работал за границей — так как совсем там не писал, а только смотрел, набирался впечатлений. Подчеркнул, какими родами живописи занимался — станковой композицией, пейзажем, портретом, иллюстрацией, оставив не подчеркнутыми монументальную композицию и театральную декорацию.